Юрий Герман - Чекисты [Сборник]

Два месяца она училась работать на ключе, вести прием, передачу. Вечерами возвращалась в свою холодную комнату, разводила в печурке огонь, поила кипятком соседских ребятишек и с учебником — на диван. Однажды обнаружила, что потеряла свою продовольственную карточку. От матери, работавшей хирургом в военном госпитале, беду эту скрыла. Зачем ее зря расстраивать?

Когда курсы временно прекратили свою работу, пошла в госпиталь санитаркой. Голодная, озябшая, умудрилась еще доедать последние экзамены в институте.

Услышав, что военно-морская школа на Крестовском объявляет прием операторов для спецзаданий, подруги пришли к начальнику этой школы. Тот попросил рекомендаций. «Спортивные призы устроят?» — спросила Сильвия. Начальник засмеялся, посмотрел их документы, обеих зачислил.

Было голодно, а в ней бурлили силы. Восемьдесят знаков в минуту, сто, сто двадцать… Начальник школы вызвал девушек к себе.

— Быстро осваиваетесь, девушки. Переводим вас…

— К партизанам? — обрадовалась Сильвия.

— Нет, переводим в инструктора.

Свыше ста радистов-операторов подготовила Сильвия Воскова. Тренировала своих ребят самозабвенно, засиживалась с ними в аппаратной до полуночи. Добивалась четкости, быстроты, высокой дисциплины. Сохранился приказ по школе: курсант-инструктор Воскова С. С. «поощряется 100 граммами махорки, 2 коробками спичек и 1 литром соевого молока».

Дневниковые ее записи того времени выдают страстное желание попасть в списки ежемесячных «счастливцев», которых штаб отбирал для работы в тылу врага: «Меня тянет на горячее, на фронт, и я уже собираюсь полечь костьми, а добиться осуществления своих мечтаний».

Сильвия схитрила. В очередной приезд партизанских представителей заняла у передатчика место испытуемого радиста. Отстучала свой текст, как пулеметную очередь. Подполковник из партизанского штаба сказал: «Годишься». Но начальник школы бурно запротестовал, вычеркнул ее из списка.

Тогда Сильвия поехала в Смольный, в Военный совет фронта. И впервые, нарушив семейную традицию, напомнила, чья она дочь и к чему это ее обязывает.

Шел год 1944-й. Фронтовая контрразведка комплектовала особые отряды для переброски в Прибалтику. Стало известно, что в Эстонию полетит радистом Сильвия Воскова, а в Латвию — Лена Вишнякова.

Завывали февральские метели. Трижды поднимался в воздух самолет с группой, которую предстояло сбросить в эстонских лесах. Не сразу удалось это сделать. Потом Центр долго не получал ее позывных. А еще позднее стало известно, что группа в первые же дни нарвалась на вражескую засаду. Окруженные превосходящими силами, разведчики мужественно защищались и героически погибли в неравной схватке.

Так оборвалась жизнь отважной разведчицы и верной патриотки Советской Родины Сильвии Восковой. Вся жизнь, да и сама смерть этой девушки были подтверждением верности идеалам ее отца.

К двадцатилетию Победы советский народ отметил орденом Отечественной войны верную свою дочь, воспитанницу комсомола, чекиста Сильвию Семеновну Воскову. Она погибла вдали от Ленинграда, но сердце ее, мужество ее, память о ней, запечатленные в чудом дошедших до нас дневниках, — с нами, с ее земляками, с ленинградцами.

1941 год.

Сентябрь. Вечер. Кругом постепенно все смолкает— люди после тревожного дня спешат отдохнуть перед тревожной ночью, чтобы суметь прожить не менее тревожный завтрашний день. На улице терпкая осень, прозрачностью которой любуются поэты. Улицы пустынны, людям сейчас не до осени, не до ее красок… Что-то сокровенное, всегда таящееся в глубине души, начинает медленно обнажаться, — это непостигаемое сожаление о потерянных днях, сознание своей духовной неудовлетворенности и какое-то неизъяснимое чувство одиночества.

Сентябрь — октябрь. «Просыпаться по утрам с ощущением счастья — это большое достижение в жизни» (Олдингтон).

(Е. Рывпна)

(Очень мне это нравится.)

На улице — барабан дождя, блестящие мостовые, тусклые звонки проходящих трамваев, потемневшие от дождя дома. Небом осенью не любуются — оно такое мрачное и набухшее, как намокнувшая серая вата.

В институте пусто и холодно. Славные веселые парни на фронте. Остались немногие — пусть доучиваются, да поскорей! Стены голые, скучные — не зовут на собрания, кружки, секции, лишь на втором этаже кричат плакаты с вестями с фронта — здесь всегда толпятся студенты, преподаватели, служащие. Неприятная тишина мерно режется ударами метронома.

18 октября. Я пока называюсь студенткой 5-го курса, но такого короткого, что даже весело делается — учебный год всего в два месяца. Нас хотят выпустить к 1 декабря, закончив наше образование обыкновенными экзаменами. Кроме своих академических занятий, посещаю курсы радистов для Красной Армии. Так что кем я буду в результате всего, узнаю не ранее конца декабря. Вроде повзрослела, но дух имею веселый и обидно молодой.

11 декабря. Умер дед. Трагизм этого события сглажен военной обстановкой. Похоронили его на Богословском кладбище. Я рыла могилу, помогали соседи. Но больше о печальном ни слова!

Музыкой я сейчас не сыта, приходится довольствоваться сигналами «тревоги» и «отбоя». Последний более приятен для слуха. Нехорошо» что желудок начинает править духом. Зато в чтении себе не отказываю. Здесь уж я не ставлю- себе голодных норм…

1942 год.

20 апреля. Мама пережила все стадии блокадной ленинградской жизни — страшно исхудала, истощала, лицо опухло, ноги распухли, настроение падало.

Работала вначале просто ординатором в госпитале — сейчас она начальник отделения… У меня «ленинградские» стадии появились несколько позже — теперь опухают ноги — авитаминоз, но я научилась от своей чудесной мамаши плевать на это с самым беспечным видом. Институт я окончила (ценой легкой голодовочки) по специальности проводной связи (дальняя связь, телефония, бильд-телеграфия), получила путевку в наркомат в Горький, но уехать — не уехала, хотя имела в зубах эвакосправку и сидела на узлах. Работой обеспечиться некоторое время не смогла и пошла работать санитаркой в госпиталь.

…Живу в закопченной кухне и отопляюсь мебелью. На лестнице нашей все поумерли или поуехали. 3. П., с которой я жила, умерла. Дивная женщина. Убили ее 125 граммов хлеба.

Решила идти в военную школу.

Конец апреля. Учу людей и сама учусь…. Встретилась с человеком, не говорящим, по-русски, но прекрасно владеющим немецким, чуть похуже — английским и совсем плохо — французским. На удивление себе самой смогла с ним болтать (конечно-, не произносить выспренних спичей) на трех языках. Английский я знаю в пределах технических текстов и, кроме того, самосильно кое-что читала… Как голодная, набросилась сразу на три языка.

Июнь. Я теперь доброволец Красной Армии и изучаю радиодело. Мама работает кошмарно много, и мне приходится только удивляться, как она держит темп.

29 июня. Спешу обрадовать себя и заодно утешить: идем в гору жизни, бодро и весело, обретаем садах себя, обретаем до такой степени, что любуемся белыми ленинградскими ночами, гранитом, Невой, Крестовским островом, отороченным свежей зеленью и… безлюдной тишью. Мамка — совсем молодцом — свежеет, хорошеет, веселеет.

Пока что застряла в инструкторском виде — учутому, чему сама научена. Хоть это дело и благородное — делать из людей людей и радостно наблюдать, как всходит то, что сеешь, а все же не по моей натуре. Меня тянет на горячее, на фронт, и я уже собираюсь полечь костьми, а добиться осуществления своих мечтаний. Работаю довольно ощутительно и одновременно не отказываю себе в удовольствии почитать хорошие вещи вроде Олдинг-тона, Маяковского, Мериме и других почтенных классиков, полуклассйков и просто неклассиков… — в долгу у жизни оставаться не намерена.

Легко мне переносить тяготы житейского и духовного порядка еще и по той причине, что под рукой у меня кроме мамы есть подруга. Мы вместе работали в совхозе, на окопах, вместе зубы клали на полку, вместе догрызали этими зубами последние экзамены, одним словом, падали и духом ш брюхом (в смысле подведения последнего). Вместе инструкторами сейчас… С Ленкой делюсь абсолютно всем, причем просто, непосредственно, от сердца, от души и вообще от всего нутра.

13 июля. Пока я не уйду на оперативную самостоятельную работу — я позорный должник Родины, и каждый угасший в моем жизнетечении день будет утяжелять мой долг и угрызать напоминание о нем.

14 июля. Как мне не хватает деятельного настоящего при жгучем и неотвратимом стремлении к нему.

20 сентября. Ого! Меня уже называют Сильвией Семеновной! Не нравится мне это, но говорят, что так надо для пользы дела.